Лермонтов (Lermontov), Михаил Юрьевич (03.10.1814, Москва – 15.07.1841, Пятигорск) – русский поэт. Его отец, Юрий Петрович, армейский офицер и небогатый помещик, был потомком капитана Джорджа Лермонта, шотландского авантюриста, в начале XVII в. поступившего на русскую службу. Лермонт, как известно, была фамилия Томаса Рифмача, легендарного шотландского поэта и пророка, которому Вальтер Скотт посвятил балладу «Thomas the Rymer» (в ней рассказывается о том, как Томас был похищен в царство фей и там получил вещий свой дар). По традиции все Лермонты считаются его потомками. Мать Лермонтова, Мария Михайловна Арсеньева, девушка нервная, болезненная и романтически настроенная, была дочерью Елизаветы Алексеевны Арсеньевой (урождённая Столыпина), богатой помещицы и видной в московском обществе фигуры. Красота и столичный лоск Юрия Петровича пленили единственную дочь Арсеньевой. Несмотря на протесты своей гордой и своенравной матери, она вскоре стала женой небогатого «армейского офицера». Семейное их счастье продолжалось недолго. Постоянно болея, мать Лермонтова умерла весною 1817 г., оставив в воспоминаниях сына много смутных, но дорогих ему образов. Лишившись в возрасте двух лет матери, ребёнок был взят на воспитание своей бабушкой Елизаветой Алексеевной Арсеньевой (урождённой Столыпиной) и увезён ею в своё имение в село Тарханы Пензенской губернии. Потеряв нежно любимую единственную дочь, бабушка всю любовь свою перенесла на внука, всецело посвятила ему себя и ничего не жалела на его воспитание, но вырастила его избалованным ребёнком. Смерть матери привела к разрыву между его отцом и бабушкой. В девять лет его повезли на Кавказские воды; горы и новая обстановка произвели на него неизгладимое впечатление. Ему было тринадцать лет, когда он стал читать и писать стихи и сделался поклонником поэта Байрона. Общество многочисленных тётушек, кузин, кузенов и знакомых (в основном барышень), способствовало тому, что в нём развились тяжёлая застенчивость и болезненное тщеславие. Он стал воспринимать себя байронически, научился преувеличивать свои чувства (и свои юношеские влюблённости в том числе) и обстоятельства своей биографии (например, разлуку с отцом), возводя их на романтическую высоту. В 1830 г. он поступил в университет, но мало занимался науками и держался особняком от своих однокашников. В наказание за разгульное поведение ему не разрешили сдавать переходный экзамен, и в 1832 г. он ушёл из Московского университета и уехал в Петербург, собираясь поступить в университет там. В Петербургский университет Лермонтов не попал: ему не зачли двухлетнего пребывания в Москве и предложили держать вступительный экзамен на первый курс. По совету своего друга Столыпина он решил поступить в школу гвардейских юнкеров и подпрапорщиков, куда и был зачислен в ноябре 1832 г., «сначала унтер-офицером, потом юнкером». Ни училище, ни сам Петербург Лермонтову не понравились. Но он освоился с новым окружением и стал, во всяком случае с виду, типичным юнкером. Свою застенчивость он подавил, и она стала менее заметна. Байроническая поза сменилась маской ловкого и циничного повесы. Романтическая любовь, главное чувство его московских дней, была загнана внутрь, а внешне он был занят плотскими амурами и по окончании школы – бессердечным донжуанством. Юнкерская школа столкнула Лермонтова с реальной жизнью, и именно там его поэзия обратилась от велеречивого самовыражения к откровенно грубым, непечатным юнкерским поэмам – в которых, однако, уже таился росток его будущего реализма. В 1834 г. Лермонтов был выпущен в лейб-гвардии гусарский полк офицером. Он был принят в высшее петербургское общество, но его московских связей было недостаточно, чтобы занять в этом обществе заметное положение. Его тщеславие страдало от бесчисленных булавочных уколов и только частично утешалось победами над женскими сердцами. Но под этой внешней жизнью Лермонтов продолжал жить жизнью поэта и постепенно достиг зрелости. Природный романтизм его поэтической натуры вырвался на поверхность при известии о гибели Пушкина. Во всем запомнившемся стихотворении [«Смерть поэта»] он выразил чувства лучшей части тогдашнего русского общества – отчаяние по поводу гибели человека, который был величайшей национальной славой, негодование на убийцу-иностранца, который «не мог понять… на что он руку поднимал», и презрение и ненависть к низким и недостойным царедворцам, позволившим иностранцу убить поэта. Стихи попали в цель – и сам император Николай отреагировал соответственно. Лермонтов был арестован, судим военным судом, исключён из гвардии и сослан в полк на Кавказ. Благодаря стараниям бабушки первая ссылка продлилась недолго. Не прошло и года, как Лермонтов был прощён и возвращён в гвардию. Но короткое время, проведённое на Кавказе, оживило его романтическую привязанность к этому русскому Востоку, что щедро отразилось в его творчестве. В 1838 г. он вернулся в Петербург, известным уже поэтом и светским львом. Хотя первая стихотворная повесть Лермонтова «Хаджи Абрек» появилась в журнале уже в 1835 г., началом его литературной известности следует считать стихи на смерть Пушкина, которые (хотя они, разумеется, не могли быть напечатаны) широко ходили в списках. В 1837 и 1838 гг. несколько его стихотворений появилось в разных журналах, каждый раз привлекая к себе внимание. В 1839 г. его друг А. А. Краевский основал толстый журнал «Отечественные Записки», и только с этих пор произведения Лермонтова стали появляться в печати регулярно и часто. В 1840 г. подборка его стихотворений и поэм и роман «Герой нашего времени» вышли отдельной книгой. Но, как и Пушкин, Лермонтов противился тому, чтобы в обществе на него смотрели как на литератора. Он мало бывал в литературных кругах, и единственным литератором, с которым он за всю жизнь близко сошёлся, был Краевский. С другой стороны, он остро интересовался политическими вопросами и в 1838–1840 гг. принадлежал к тайному обществу, где эти вопросы обсуждались – к «Кружку шестнадцати». Светская жизнь, несмотря на удовольствия, тешившие его тщеславие, раздражала и злила Лермонтова. У него было несколько настоящих искренних друзей в свете, но в целом он вызывал у него лишь возмущённо-презрительную скуку. Однако вскоре и пребывание его в Петербурге закончилось. Лермонтов был неравнодушен к известной тогдашней красавице кн. М. А. Щербатовой, которая нравилась также и барону Баранту, сыну французского посла при русском дворе. Княжна оказывала слишком заметное предпочтение поэту перед французом. Последний, досадуя на это, искал только случая сделать Лермонтову какую-либо неприятность; произошло столкновение, и Лермонтов вызвал Баранта на дуэль, которая и состоялась между ними. Лермонтов получил лёгкую в руку царапину, а сам выстрелил в воздух. Дело кончилось примирением и бутылкой шампанского, но поэт был арестован и снова сослан в линейный полк на Кавказ (1840). На этот раз довелось ему участвовать в нескольких экспедициях против горцев, он храбро сражался, презирая опасности. Он был упомянут в донесениях и дважды представлялся к награде, но Петербург наград не утвердил. Летом 1841 г., взяв отпуск по болезни, он поехал в Пятигорск и встретил там многих старых своих петербургских и московских знакомых, в том числе своего однокашника майора Николая Соломоновича Мартынова. Пятигорская публика жила дружно, весело и несколько разгульно. Время проходило в шумных пикниках, кавалькадах, балах и вечеринках с музыкой и танцами. Особенным успехом среди молодёжи пользовались первая красавица Пятигорска Эмилия Александровна Верзилина, прозванная «Розой Кавказа» (Лермонтов называл её Верзилией). Случилось так, что Лермонтов и Мартынов увлеклись ею. Лермонтов отравлял Мартынову жизнь своими насмешками над ним и даже в присутствии этой барышни, которая отдавала предпочтение Мартынову. Долгое время Мартынов терпел, но в конце концов вызвал Лермонтова на дуэль. Ну а Лермонтов всегда готов был драться. 15 июля (по старому стилю) 1841 г. в шесть часов пополудни они стрелялись в долине близ Пятигорска у подножия горы Машук. Мартынов выстрелил первым, и Лермонтов был убит на месте. Местное духовенство сначала отказалось хоронить тело поэта по христианскому обряду, и только по внушению некоторых влиятельных лиц, находившихся тогда в Пятигорске, и по настоянию друзей совершён был обряд, и его похоронили на Пятигорском кладбище. Через несколько месяцев тело Лермонтова было перевезено бабушкой в Тарханы и погребено там в фамильном склепе. 16 августа 1889 г. в Пятигорске состоялось торжественное открытие памятника великому поэту, установленного на пожертвования всей читающей России. Лермонтов – гордость и украшение русской литературы. Все его произведена переведены на французский, немецкий, английский, датский, испанский, чешский и польский языки. ► «Я много слышал о Лермонтове от его школьных товарищей. По их словам, он был любим очень немногими, только теми, с которыми был близок, но и с своими он не был общителен. У него была страсть отыскивать в каждом знакомом какую-нибудь слабость, и, отыскав её, он упорно и постоянно преследовал такого человека, подтрунивал над ним и выводил его из терпения. Когда он достигал этого, он был очень доволен. Странно, говорил мне один из товарищей, в сущности он был, если хотите, добрый малый: покутить, повеселиться, во всём этом он не отставал от товарищей; но у него не было ни малейшего добродушия, и ему непременно нужна была жертва, – без этого он не мог быть покоен, и, выбрав её, он уж беспощадно преследовал её. Он непременно должен был кончить так трагически: не Мартынов, так кто-нибудь другой убил бы его».
«“Сомневаться в том, что Лермонтов умён, – говорил Бенинский, – было бы довольно странно; но я не слыхал от него ни одного дельного и умного слова. Он, кажется, нарочно щеголяет светской пустотой”. И действительно, Лермонтов как будто бы щеголял ею, примешивая к ней иногда что-то сатанинское и байроническое: пронзительные взгляды, ядовитые шуточки и улыбочки, желание показать презрение к жизни, а иногда даже задорливость бретёра. Нет никакого сомнения, что если он не изобразил в Печорине самого себя, то, по крайней мере, – идеал, сильно тревоживший его в то время и на который он очень желал походить». (Шувалов С., «История государства российского. Жизнеописания. XIX век. Первая половина», М., Книжная палата, 1977). ► Любомирский К. К. (ставропольский чиновник.): «Лермонтов… жил в Пятигорске, где нашёл прежнего сослуживца своего, отставного гвардейского офицера Мартынова, который… уморительно одевался… Говорят, что Лермонтов по-приятельски несколько раз сказывал ему, как он смешон в этом шутовском виде, и советовал ему сбросить с себя эту дурь, наконец, нарисовал его в сидячем положении, державшимся обеими руками за ручку кинжала и объяснявшегося в любви, придав корпусу то положение или выражение, которое получает он при испражнении, и эту карикатуру показал ему первому. Мартынов вызвал его на дуэль». ► Полеводин П. Т. (петербуржец, лечившийся летом 1841 г. в Пятигорске): «Лермонтов в присутствии девиц трунил над Мартыновым целый вечер, до того, что Мартынов сделался предметом общего смеха, – предлогом к тому был его, Мартынова, костюм. Мартынов, выйдя от Верзилиных вместе с Лермонтовым, просил его на будущее время воздержаться от подобных шуток, а иначе он заставил его это сделать. На это Лермонтов отвечал, что он может это сделать завтра и что секундант его об остальном с ним условится». ► Туровский Н. Ф. (приятель Лермонтова по университетскому благородному пансиону): «Лермонтов любил его [Мартынова]. Как доброго малого, но часто забавлялся его странностью (ношение черкесского костюма), теперь же больше, нежели когда. Дамам это нравилось, все смеялись, и никто подозревать не мог таких ужасных последствий. Один Мартынов молчал, казался равнодушным, но затаил в душе тяжелую обиду. – “Оставь свои шутки – или я тебя заставлю молчать”, – были его слова, когда они возвращались домой. Готовность всегда и везде – был ответ Лермонтова». ► Панаев И. И. (писатель, журналист): «У него была страсть отыскивать в каждом своем знакомом какую-нибудь комическую сторону, какую-нибудь слабость, и, отыскав её, он упорно и постоянно преследовал такого человека, подтрунивал над ним и выводил его, наконец, из терпения. Когда он достигал этого, он был очень доволен». ► Император Николай I: «7 часов вечера… За это время я дочитал до конца „Героя“ [Героя нашего времени] и нахожу вторую часть отвратительной, вполне достойной быть в моде. Это то же самое изображение презренных и невероятных характеров, какие встречаются в нынешних иностранных романах. Такими романами портят нравы и ожесточают характер. <…> в конце концов привыкаешь верить, что весь мир состоит только из подобных личностей, у которых даже хорошие с виду поступки совершаются не иначе как по гнусным и грязным побуждениям. Какой же это может дать результат? Презрение или ненависть к человечеству! Но это ли цель нашего существования на земле? Люди и так слишком склонны становиться ипохондриками или мизантропами, так зачем же подобными писаниями возбуждать или развивать такие наклонности! Итак, я повторяю, по-моему, это жалкое дарование, оно указывает на извращенный ум автора. Характер капитана [Максим Максимыч] набросан удачно. Приступая к повести, я надеялся и радовался тому, что он-то и будет героем наших дней, потому что в этом разряде людей встречаются куда более настоящие, чем те, которых так неразборчиво награждают этим эпитетом. Несомненно, Кавказский корпус насчитывает их немало, но редко кто умеет их разглядеть. Однако капитан появляется в этом сочинении как надежда, так и неосуществившаяся, и господин Лермонтов не сумел последовать за этим благородным и таким простым характером; он заменяет его презренными, очень мало интересными лицами, которые, чем наводить скуку, лучше бы сделали, если бы так и оставались в неизвестности – чтобы не вызывать отвращения».
