Чаадаев, Петр Яковлевич (07.06.1794, Москва, по другим источникам Нижегородская губерния – 26.04.1856, Москва) – русский мыслитель, философ, публицист. Родился в Нижегородской губернии и происходил из древнего дворянского рода. Рано лишившись отца, воспитывался Москве в доме своей тетки княжны Анны Михайловны Щербатовой, дочери известного историка Михаила Щербатова. Прекрасное домашнее воспитание было дополнено слушанием лекций в Московском университете. В 1811 г. Чаадаев поступил на службу в Семеновский полк, участвовал в Бородинском сражении, в сражении под Тарутиным и при Малоярославце, в походах 1812–1813 гг. в Европе – «от Бородина до Парижа прошел он с русскими войсками» (И. И. Филиппов, «Чаадаев и годуно»). Вследствие одной неприятности он перевелся в Гусарский лейб-гвардии полк. В 1817–1821 гг. сделал блестящую служебную карьеру, однако история с бунтом солдат Семеновского полка, в которой пострадали его бывшие друзья-сослуживцы, заставила его в знак протеста подать в отставку. Угнетенный своим положением и нездоровьем, Чаадаев уехал за границу, из которой он даже не собирался возвращаться. Увиденные им картины жизни и социальных отношений произвели на него неотразимое впечатление. В 1825 г., возвращаясь в Россию, он был задержан на некоторое время в Ковно по подозрению в сообществе с декабристами. По возвращении в Россию поселился в Москве. В 1836 г. Чаадаев напечатал в журнале «Телескоп» свои знаменитые «Философические письма», что послужило причиной закрытия «Телескопа» (его издатель Н. И. Надеждин был отправлен в ссылку в Усть-Сысольск, цензор Болдырев отрешен от должности). Сам же Чаадаев, официально был объявлен, по высочайшему повелению, «сумасшедшим». Публикация писем вызвала гнев императора Николая I, начертавшего: «Прочитав статью, нахожу, что содержание оной – смесь дерзостной бессмыслицы, достойной умалишенного». Так свершилась над Чаадаевым небывалая «казнь сумасшедствием» и был заткнут рот человеку, которого философ Шеллинг находил самым умным в России. (Только по особой милости не посадили Чаадаева в дом умалишенных, а только отдали под «медико-полицейский надзор»). О том, какое впечатление на русское общество произвели «Философические письма» Чаадаева, красноречиво свидетельствует С. П. Жихарев: «Никогда, – пишет он, – с тех пор как в России стали читать и писать, с тех пор как в ней завелась книжная деятельность, никакое литературное и ученое событие, не исключая даже смерти Пушкина, не производило такого огромного влияния и такого обширного действия, не разносилось с такою скоростью и с таким шумом. Около месяца среди целой Москвы почти не было дома, в котором не говорили бы про чаадаевское письмо и про чаадаевскую историю. Даже люди, никогда не занимавшиеся никаким литературным делом, круглые неучи, барыни, по степени своего интеллектуального развития мало чем разнившиеся от своих кухарок и прихвостниц, подьячие и чиновники, потонувшие в казнокрадстве и взяточничестве, тупоумные, невежественные, полупомешанные святоши и изуверы или ханжи, поседевшие и одичавшие в пьянстве, распутстве и суеверии, молодые отчизнолюбцы и старые патриоты, – все соединилось в одном общем вопле проклятия и презрения к человеку, дерзнувшему оскорбить Россию. Не было такого осла, который бы не считал за священный долг и приятную обязанность лягнуть копытом в спину льва историко-философской критики… На чаадаевскую статью обратили внимание не одни только русские: в силу того, что статья была написана (первоначально) по-французски, и вследствие большой известности, которою Чаадаев пользовался в московском иностранном населении, – этим случаем занялись и иностранцы, живущие у нас и обыкновенно никогда никакого внимания не обращающие ни на какое ученое или литературное дело в России и только по слуху едва знающие, что существует русская письменность. Не говоря про нескольких высокопоставленных иностранцев, из-за чаадаевского письма выходили из себя в различных горячих спорах невежественные преподаватели французской грамматики и немецких правильных и неправильных глаголов, личный состав московской французской труппы, иностранное торговое и мастеровое сословие, разные практикующие и не практикующие врачи, музыканты с уроками и без уроков, даже немецкие аптекари… В это время я слышал, будто студенты Московского университета приходили к своему начальству с изъявлением желания оружием выступить за освобожденную Россию и переломить в честь ее копье и что граф, тогдашний попечитель, их успокаивал…» Обвинение в сумасшедствии и негодование, вызванное «Философическими письмами» в лагере патриотов, внушили ему мысль написать «Апологию сумасшедшего» (на французском языке, он вообще писал по-французски; при жизни не публиковалась). Дальнейшая биография Чаадаева не примечательна никакими яркими эпизодами, его, словно прокаженного, старались избегать, так как это было небезопасно для карьеры. После Крымской войны, не видя улучшения в положении России, как говорят, он даже думал о самоубийстве. Умер от воспаления легких, оставив материальные дела свои в полном расстройстве. Похоронен на Донском кладбище в Москве. В «Философических письмах» он старается доказать, что Россия не принадлежит ни к одному из великих семейств человечества, ни к Западу, ни к Востоку, что все прошлое в русской истории – варварство, а настоящее – непродуманное подражание Западу, поверхостное и не имеющее под собой прочного основания, что в наших головах нет решительно ничего общего, никакой общей идеи, мы не знаем ни долга, ни закона, ни правды, ни порядка, нет у нас ни мудрости, ни мыслителей. Напротив, развитие Запада представляет из себя органическое целое. Восхваляя Запад, Чаадаев не стоит на той точки зрения, на которую опирались западники 40-х годов: он смотрел на Запад сквозь призму романтизма, ценя в истории Запада лишь историю католичества, считая полным расцветом западной культуры эпоху Средневековья, порицая Возрождение и Протестантизм, лишь средневековые католические государства, по его мнению, осуществляли собой идею высокоразвитой общественности и космополитизма. Одним словом, Чаадаев – горячий апологет тех католических тенденций, которые были характерны для высшего аристократического русского общества 20–30-х гг. Сам аристократ по происхождению и воспитанию, по привычкам и самому образу жизни, склонный с юных лет к мистицизму (еще в молодости, будучи офицером, он состоял в масонских ложах), он отдал дань своей среде и явился типичнейшим выразителем неокатолического движения в России. Для представителей последующего поколения имела огромное значение отрицательная часть его философии, а именно его критика русской истории и русской жизни вообще. Именно после Чаадаева творческая интеллигенция по своим взглядам на прошлое и будущее России разделилась на «западников» и «славянофилов». Несомненно, он духовный отец западников, таких, например, как Герцен. ► Чаадаев о России: «Нам должно молотом вбивать в голову то, что у других сделалось привычкой, инстинктом… Мы растем, но не зреем, идем вперед, но по какому-то косвенному направлению, не ведущему к цели… Мы принадлежим к нациям, которые, кажется, не составляют еще необходимой части человечества, а существуют для того, чтобы со временем преподать какой-либо великий урок миру… Все народы Европы выработали определенные идеи. Это – идеи долга, закона, правды, порядка. И они составляют не только историю Европы, но ее атмосферу. Это более чем история, более чем психология: это физиология европейца. Чем вы замените все это?.. Силлогизм Запада нам неизвестен. В наших лучших головах есть что-то большее, чем неосновательность. Лучшие идеи, от недостатка связи и последовательности, как бесплодные призраки цепенеют в нашем мозгу… Даже в нашем взгляде я нахожу что-то чрезвычайно неопределенное, холодное, несколько сходное с физиономией народов, стоящих на низших ступенях общественной лестницы… По нашему местному положению между Востоком и Западом, опираясь одним локтем на Китай, другим на Германию, мы должны бы соединять в себе два великие начала разумения: воображение и рассудок, должны бы совмещать в нашем гражданственном образовании историю всего мира. Но не таково предназначение, павшее на нашу долю. Отшельники в мире, мы ничего ему не дали, ничего не взяли у него, не приобщили ни одной идеи к массе идей человечества, ничем не содействовали совершенствованию человеческого разумения и исказили все, что сообщило нам это совершенствование… Ни одной полезной мысли не возросло на бесплодной нашей почве, ни одной великой истины не возникло среди нас. Мы ничего не выдумали сами и из всего, что выдумано другими, заимствовали только обманчивую наружность и бесполезную роскошь… Повторяю еще: мы жили, мы живем, как великий урок для отдаленных потомств, которые воспользуются им непременно, но в настоящем времени, что бы ни говорили, мы составляем пробел в порядке разумения». –– Корень зла, по его мнению, в том, что мы восприняли «новое образование» не из того источника, из которого воспринял его Запад. «Ведомые злою судьбою, мы заимствовали первые семена нравственного и умственного просвещения у растленной, презираемой всеми народами, Византии», заимствовали, притом, тогда, когда «мелкая суетность только что оторвала Византию от всемирного братства», и потому «приняли от нее идею, искаженную человеческою страстью». ► Герцен о Чаадаеве: «Печальная и самобытная фигура Чаадаева резко отделяется каким-то грустным упреком на линючем и тяжелом фоне московской знати. Я любил смотреть на него средь этой мишурной знати, ветреных сенаторов, седых повес и почетного ничтожества. Как бы ни была густа толпа, глаз находил его тотчас. Лета не исказили стройного стана его, он одевался очень тщательно, бледное, нежное лицо его было совершенно неподвижно, когда он молчал, как будто из воску или из мрамора, “чело как череп голый”, серо-голубые глаза были печальны и с тем вместе имели что-то доброе, тонкие губы, напротив, улыбались иронически. Десять лет стоял он сложа руки где-нибудь у колонны, у дерева на бульваре, в залах и театрах, в клубе и – воплощенным veto, живой протестацией смотрел на вихрь лиц, бессмысленно вертевшихся около него, капризничал, делался странным, отчуждался от общества, не мог его покинуть… Опять являлся капризным, недовольным, раздраженным, опять тяготел над московским обществом и опять не покидал его. Старикам и молодым было неловко с ним, не по себе, они, бог знает от чего, стыдились его неподвижного лица, его прямо смотрящего взгляда, его печальной насмешки, его язвительного снисхождения… Знакомство с ним могло только компрометировать человека в глазах правительствующей полиции». ► Интересно, что у Чаадаева и Пушкина сложились очень теплые дружеские отношения. «Понял Чаадаева единственно Пушкин (этим он лишний раз показал свой гениальный ум: замечательно, что Чаадаев первый осознал гений Пушкина до конца и, призывая его на работу, писал ему: “Киньте крик к небу – оно вам ответит”)…» (Г. Робакидзе). ► «Когда Борис Годунов, предвосхищая мысль Петра [Великого], отправил за границу русских молодых людей, ни один из них не вернулся. Они не вернулись по той простой причине, что нет пути обратно от бытия к небытию, что в душной Москве задохнулись бы вкусившие бессмертной весны неумирающего Рима. Но ведь и первые голуби не вернулись обратно в ковчег. Чаадаев был первым русским, в самом деле идейно побывавшим на Западе и нашедшим дорогу обратно. Современники это инстинктивно чувствовали и страшно ценили присутствие среди них Чаадаева. На него могли показывать с суеверным уважением, как некогда на Данта: “Этот был там, он видел – и вернулся”» (Осип Мандельштам).
:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
Кухня – сердце дома. Если там уютно, то хорошо и во всей квартире. Вот почему правильный выбор мебели для этого помещения так важен. Планируете заказать и купить кухню по индивидуальным размерам? Ищете стол и стулья для кухни? Подбираете кухонный гарнитур? Салон-магазин итальянской мебели Lube в Крыму предлагает качественные недорогие кухни. Их можно заказать на сайте http://www.kuhni-lube-crimea.ru. В салоне Белла Венеция в наличии кухни от российских производителей Дриада, Дэлия, Кюхенберг. Уют в доме начинается с кухни.
Чаадаев П. Я. в 1815 году.
Старый адрес этой страницы: https://biograpedia.ru/?q=node/5037
