Гоголь (Gogol), Николай Васильевич Гоголь-Яновский

• 

Гоголь (Gogol), (Николай Васильевич Гоголь-Яновский, 19.03.1809, г. Сорочинцы Полтавской губернии – 21.02 [04.03].1852, Москва) – русский писатель. Он был родом из украинского дворянства. Отец его был небогатым помещиком и украинским драматургом-любителем. Дед, Ян Гоголь, питомец киевской академии, поселился в Полтавском крае, и от него пошло прозвание Гоголей-Яновских. Сам Гоголь, по-видимому, не знал о происхождении этой прибавки и впоследствии отбросил её, говоря, что её поляки выдумали. В 1821 г. Гоголь поступил в Нежинский лицей и оставался там до 1828 г. Там он начал писать. Очень рано в нём проявилась склонность к уединению и затаённости, вместе с застенчивостью и безграничным честолюбием. Его не слишком любили товарищи, но с двумя-тремя из них он по-настоящему подружился. Так же рано в нём развился необычайный талант имитатора, который впоследствии сделал его таким непревзойдённым чтецом собственных произведений. В 1828 г., закончив лицей, Гоголь приехал в Петербург, полный блестящих надежд. Они тут же были безжалостно разрушены. Он надеялся стать актёром, но был отвергнут: его голос оказался слишком слабым. Он надеялся сделать карьеру на государственной службе – а его посадили переписывать какие-то бумаги. Он надеялся на литературную славу и привёз с собой поэму-идиллию из немецкой жизни, очень слабую и наивную – «Ганц (sic!) Кюхельгартен». Гоголь издал её за собственный счёт под именем «В. Алов». Журналы её осмеяли. Он скупил и уничтожил весь тираж. В состоянии полного разочарования он внезапно уехал за границу с намерением, как он говорил, отправиться в Америку. Но доехал он только до Любека. Через несколько дней он вернулся в Петербург и снова решил попытать счастья, на этот раз проявив больше выдержки и терпения. Он поступил на службу, всё ещё надеясь стать великим государственным мужем, и одновременно начал писать прозу. Познакомился с «литературной аристократией», напечатал рассказ в альманахе Дельвига «Северные цветы», был взят под покровительство Жуковским и Плетнёвым и в 1831 г. был представлен Александру Пушкину. В этом избранном литературном кругу он был хорошо принят и, по-прежнему тщеславный, непомерно возгордился своим успехом и стал вести себя слишком уж самоуверенно. Благодаря Плетнёву он получил место учителя истории в институте благородных девиц и немедленно вообразил, что великим человеком он станет, если напишет «Историю». В это же время (1831) он издал первую книгу своих украинских рассказов («Вечера на хуторе близ Диканьки»), которая имела настоящий успех. За первой книгой в 1832 г. последовала вторая, а в 1833 г. вышел двухтомник рассказов и повестей под названием «Миргород» (туда вошли «Вий», «Тарас Бульба», «Старосветские помещики» и «Как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем») и два тома прозы под названием «Арабески» (куда, кроме ряда очерков, вошли «Невский проспект», «Записки сумасшедшего» и первый вариант «Портрета»). В 1834 г. Гоголь был назначен профессором истории Петербургского университета, хотя, кроме безграничной самоуверенности, никаких данных для занятия этой кафедры у него не было. Эта академическая авантюра окончилась полным провалом. Первая лекция – введение в историю средних веков – блистала вдохновенной риторикой, но все, за ней последовавшие, были пусты и бессодержательны. Тургенев, находившийся среди слушателей, оставил воспоминания о жалком впечатлении, которое эти лекции производили. Довольно скоро Гоголь осознал свой провал (хотя вряд ли отнёс его за счёт своей непригодности) и в 1835 г. ушёл из университета. Хорошие отношения с «литературной аристократией» у него сохранились и продолжались, Пушкин и Жуковский по-прежнему поддерживали его. Но настоящей близости у Гоголя ни с Пушкиным, ни с Жуковским не было. Он им нравился, они ценили его талант, но восхвалять его без меры отказывались. В конце концов, возможно даже, что они его недооценивали. Но если «аристократия» выражала ему умеренное восхищение, то в Москве Гоголь нашёл то полное признание и поклонение, которые только и могли его удовлетворить. Молодые идеалисты с Белинским во главе вознесли его до небес, но подружился он не с ними. Средой, которая стала его убежищем, оказались славянофилы и особенно семья Аксаковых, где он встретил безграничное и безусловное восхищение. Хотя между 1832 и 1836 гг. Гоголь с огромной энергией работал над своими художественными произведениями и хотя все они так или иначе в течение этих четырёх лет имели своим источником его встречи с Пушкиным, Гоголь всё ещё не решил, удовлетворится ли его честолюбие литературным успехом. (Известно, что основной сюжет «Ревизора», как и сюжет «Мёртвых душ», был сообщён Гоголю Пушкиным; но понятно, что в том и другом случае всё создание, начиная от плана и до последних частностей, было плодом собственного творчества Гоголя: анекдот, который мог быть рассказан в нескольких строках, превращался в богатое художественное произведение.) Только после представления его комедии «Ревизор» 19 апреля 1836 г. он окончательно поверил в своё литературное призвание. Эта комедия – злая сатира на русскую провинциальную бюрократию – увидела сцену, как это ни странно, благодаря личному вмешательству Николая I. Согласно легенде, посмотрев комедию «Ревизор», император Николай I грустно заметил: «Всем досталось, а мне больше всего». Встретили её восторженной хвалой и яростными поношениями. Петербургские журналисты – выразители взглядов официальных кругов – подняли кампанию против Гоголя, в то время как «аристократы» и московские идеалисты всех оттенков ею восхищались. Они восприняли её не просто как произведение искусства, а как огромное нравственное и общественное событие. Гоголь, хотя и задетый нападками филистеров, был окрылён восхищением своих поклонников. Когда через два месяца после первого представления он уезжал за границу, он уже был твёрдо уверен, что его призвание – «приносить пользу» родине мощью своего литературного гения. Двенадцать последующих лет (1836–1848) он прожил за границей, только изредка наезжая в Россию. Местом пребывания своего он выбрал Рим. Гоголь влюбился в Вечный Город, отвечавший столь развитому у него чувству прекрасного, город, где даже вечно преследовавшие его образы человеческой пошлости и животности принимали живописную и поэтическую оболочку, гармонично сливающуюся с прекрасным целым. В Риме его привлекали природа и произведения искусства, он изучал памятники древности, картинные галереи, посещал мастерские художников, любовался народной жизнью и любил показывать Рим, «угощать» им приезжих русских знакомых и приятелей. Смерть Пушкина произвела на Гоголя сильнейшее впечатление, утвердив его в мысли, что отныне он – глава русской литературы и от него ждут великих свершений. Главным трудом его в эти годы была большая сатирическая эпическая поэма в прозе – «Мёртвые души». В то же время он работал и над другими произведениями – переделывал «Тараса Бульбу» и «Портрет», закончил свою вторую комедию «Женитьба», написал отрывок «Рим» и знаменитую повесть «Шинель». В 1841 г. первая часть «Мёртвых душ» была готова, и Гоголь поехал в Россию, чтобы лично наблюдать за её печатанием. В 1842 г. она вышла в Москве под навязанным цензурой названием «Похождения Чичикова, или Мёртвые души». В это же время вышло собрание его сочинений в четырёх томах. Приём, оказанный новой книге всей литературной Россией, был безоговорочно восторженным. Это был апогей гоголевской литературной карьеры и практически конец его художественной деятельности. Его дальнейшее развитие пошло так, как никто не ожидал, разочаровав всех, и ещё и поныне остаётся одним из самых странных и озадачивающих случаев в истории русской литературы. Творчество Гоголя, особенно в самых его значительных сочинениях – «Ревизор» и «Мёртвые души» – было сатирическим. Казалось, это чистая сатира, направленная против тёмных, животных сил загнивающей России. Как таковая она была принята и задетой стороной – бюрократами и выражающими их мнение журналистами, и настроенной против них элитой. Для элиты автор этих сатир был учителем, человеком, несущим великую идею морального и социального возрождения, врагом тёмных общественных сил, другом прогресса и просвещения. И в этом крылось громадное недоразумение. Произведения Гоголя были сатирическими, но не в обычном смысле. Это была не объективная, а субъективная сатира. Его персонажи были не реалистическими карикатурами на явления внешнего мира, но карикатурами на фауну его собственной души. Они были экстраполяцией «уродств» и «пороков» автора: «Ревизор» и «Мёртвые души» были сатирой на себя, на внутреннее «я» и оказывались сатирой на Россию и человечество, только поскольку и Россия, и человечество в этом «я» отразились. С другой стороны, Гоголь, наделённый сверхчеловеческой силой творческого воображения (в мировой литературе у него в этом, может быть, и есть равные, но нет высших), обладал совершенно не соответствующим его гению пониманием вещей. Идеи свои он вынес из провинциального отчего дома, получил их от своей простенькой, инфантильной матери; впитанный им в первые годы литературной деятельности столь же примитивный романтический культ красоты и искусства только слегка видоизменил их. Но его безграничное честолюбие, усилившееся от почестей, воздаваемых ему его московскими друзьями, побуждало его стать чем-то большим; не просто комическим писателем, а пророком и учителем. И он довёл себя до того, что уверовал в свою божественную миссию – воскресить морально погрязшую в грехах Россию. После появления первой части «Мёртвых душ» Гоголь, по-видимому, собирался продолжать их в плане дантовской «Божественной комедии». Первая часть, где были только карикатуры, должна была быть Адом. Во второй должно было происходить постепенное очищение и преображение мошенника Чичикова под влиянием благородных откупщиков и губернаторов – Чистилище. Гоголь сразу же начал работать над второй частью, но работа не шла и всё время откладывалась. Вместо этого он решил написать книгу моральных проповедей, которые откроют миру его миссию. Но ему нечего было дать миру, кроме причудливых масок, экстраполированных из собственного подсознательного «я», или сверкающих романтических и героических образов своего творческого воображения. «Весть», воплотившаяся в новой книге, была всего лишь смесью провинциальных, приземлённых и бездуховных религиозных поучений, слегка приправленных эстетическим романтизмом и поданных для оправдания существующего порядка вещей (в том числе крепостного права, телесных наказаний и т.п.) и для того, чтобы каждый человек осознал конформизм как свой долг и изо всех сил поддерживал нынешний, заведённый Богом, порядок. Книга под названием «Выбранные места из переписки с друзьями» (никаких мест из подлинных писем не было), вышла в свет в 1847 г. Гоголь ожидал, что она будет принята с благоговением и благодарностью, как послание с Синая. Он верил, что она послужит сигналом для немедленного возрождения россиян к нравственности от греховности. Но его постигло жестокое разочарование. Его лучшие друзья, славянофилы, отнеслись к книге с явным мучительным отвращением. Сам Аксаков, архипастырь гоголевского культа, написал ему письмо, внушённое горько оскорблённой дружбой, обвиняя его в сатанинской гордости, маскирующейся под смирение. После этих упрёков, за которыми последовали и другие, от людей, по его мнению, принадлежавших ему всецело, яростное и откровенное письмо Белинского, обвинявшее Гоголя в фальсификации христианства на потребу власть имущих и в обожествлении реакции и варварства, хотя и глубоко задело Гоголя, но вряд ли усилило его разочарование в себе. Его комплекс неполноценности развился до отвращения к самому себе, и Гоголь бросился искать спасения в религии. Но он не создан был для религиозной жизни, и, как бы отчаянно себя к ней ни принуждал, она ему не давалась. Началось следующее действие его трагедии. Вместо того, чтобы провозглашать благую весть, которой не обладал, он попытался совершить то, на что был не способен. Его начальное религиозное образование рисовало ему христианство в его самых простейших формах: как страх смерти и ада. Но у него не было внутреннего устремления к Христу. Безнадёжность усилилась, когда он предпринял (в 1848 г.) паломничество на Святую Землю. Душа его не согрелась от того, что он оказался на земле, по которой ходил Христос, и это окончательно убедило его, что он погиб безвозвратно. Из Палестины он вернулся в Россию и провёл последние годы в постоянных разъездах по стране. Он встретился с отцом Матфеем Константиновским, яростным и ограниченным аскетом, по-видимому, имевшим на него большое влияние, который ещё усилил его страх перед неминуемой погибелью, настаивая на греховности всего его творческого труда. И всё-таки Гоголь продолжал работать над второй частью «Мёртвых душ», первый набросок которой, не удовлетворивший его, он уничтожил в 1846 г. Здоровье его постепенно ухудшалось. Он подрывал его своим аскетизмом, всё время стараясь принудить себя к христианской внутренней жизни. К февралю 1852 г. он фактически находился в состоянии безумия. В приступе самоуничижения он уничтожил часть своих рукописей, среди которых была и почти вся вторая часть «Мёртвых душ». Потом он объяснял, что это произошло с ним по ошибке, – «бес попутал». После этого он впал в чёрную меланхолию и умер 21 февраля 1852 г.

Значение Гоголя двояко: без сомнения, он не только был великим писателем, но ещё и необычайно интересная личность, любопытнейший психологический феномен. Вероятно, его психологическая загадка так и останется загадкой. Не существует общей литературной мерки для его художественных произведений и других, в том числе моралистических, писаний. Последние интересны лишь постольку, поскольку проливают свет на психологию его личности. Ранние эссе, содержащиеся в «Арабесках», – просто чистая риторика, не более чем удобрение для воистину великолепной риторики таких ранних повестей, как «Страшная месть» или «Тарас Бульба». Переписка с друзьями – мучительное, почти унизительное чтение, несмотря на внезапные вспышки воображения, прорывающиеся сквозь тяжёлый, ядовитый туман. Критические страницы, со своими порой воистину высокохудожественными оценками и импрессионистическими портретами русских поэтов (особенно его любимых Языкова и Державина), можно выделить: они одни только и достойны похвалы. Из писаний последних лет комментарий к литургии – вторичная и безответственная вещь. И хотя «Авторская исповедь» примечательна как имеющий немаловажное значение человеческий документ, она совершенно несравнима с «Исповедью» Толстого. Однако и в этих произведениях всегда присутствует единственная и неповторимая личность Гоголя – в его затруднённом, сознательно ни на что не похожем стиле и в постоянном ощущении непреодолимого хаоса и беспорядка. Художественные произведения Гоголя – совсем другое дело. Это один из самых изумительных, неожиданных, в точнейшем смысле оригинальных миров, когда-либо созданных художником слова. Если считать мерой оценки писателей их чистую творческую мощь, то Гоголь – величайший русский писатель. Ни у Пушкина, ни у Толстого не было ничего похожего на его вулканическое творческое воображение. И эта мощь воображения являет странный контраст (или дополнение) его физическому бесплодию. Похоже, что сексуально он так и не вышел из детского (или, скорее, подросткового) возраста. Женщина была для него страшным, завораживающим, но недоступным наваждением; известно, что он никогда не любил. И потому женщины его воображения или странные сверхъестественные видения в форме и цвете, которых от мелодраматической банальности спасает только облекающая их стихийная сила риторики, или же совершенно лишённые пола и даже человекоподобия карикатуры. Главная и самая постоянная черта гоголевского стиля – его словесная выразительность. Он писал, имея в виду не столько акустический эффект, оказываемый на ухо слушателя, сколько чувственный эффект, оказываемый на голосовой аппарат чтеца. От этого его проза так густа и насыщена. Она состоит из двух элементов, романтически контрастирующих и романтически крайних – высокой поэтической риторики и гротескового фарса. Гоголь никогда не писал просто – он всегда либо ритмизует, либо столь же тщательно имитирует. И интонации разговорной речи присутствуют у него не только в диалоге. Его проза никогда не бывает пустой. Она всегда живет и вибрирует живой речью. И потому переводить её совершенно безнадёжно – она непереводимее всякой другой русской прозы. Другая важная черта гоголевского гения – необычайная острота и живость его зрения. То, как он видел внешний мир, с нашим обычным видением совершенно несоизмеримо. Он видел его романтически преображённым, и даже когда видел те же подробности, что и мы, у него они приобретали такие пропорции, что и по размерам, и по смыслу означали совершенно другое. Гоголевские картины природы являются либо романтически-фантастическим преображением (как знаменитое описание Днепра в «Страшной мести»), либо странным нагромождением наваленных одна на другую подробностей, создающим бессвязный хаос вещей. Но в чём он абсолютно велик и не превзойдён – это в видении человеческих фигур. Люди его – карикатуры, и нарисованы приёмами карикатуриста – т.е. наделены преувеличенно подчёркнутыми чертами и сведены к геометрическому рисунку. Но эти карикатуры так убедительны, так правдивы, так неминуемы –  это достигается, как правило, лёгкими, но точными и неожиданно реальными черточками, – что кажется, они правдивее видимого мира. (Излагается по книге: Д. Святополк-Мирский, «История русской литературы»).

► Гоголь не был мыслитель, но это был великий художник. О свойствах своего таланта сам он говорил: «У меня только то и выходило хорошо, что взято было мной из действительности, из данных, мне известных. Воображение моё до сих пор не подарило меня ни одним замечательным характером и не создало ни одной такой вещи, которую где-нибудь не подметил мой взгляд в натуре».

► «Гоголь поражал странностями. У него была страсть к рукоделию; с величайшей старательностью кроил он себе платки и поправлял жилеты. Писал он только стоя, а спал – только сидя. Однажды, во время приступа малярии (он заболел ею в Италии), его тело сильно окоченело, и присутствовавшие решили, что он умер… С тех пор, боясь, как бы его вновь не приняли за мёртвого, он проводил ночь, дремля в кресле и не ложась в постель. … Страх быть погребённым заживо преследовал его всю жизнь» (Казакевич А. «От великого до смешного», том 1, Гоголь).

«Гоголь всю жизнь оставался холостяком. Неизвестна ни одна женщина, с которой бы он сходился… В одном из писем он говорит, что, поддайся он своим страстям, пламя в одно мгновение превратило бы его в прах, и только твёрдая воля отводит его от пропасти. “Твёрдая воля”, крепнувшее с годами убеждение, что всякая любовь к женщине греховна, ещё сильнее угашали его “физиологический аппетит”. Ему казалось, что все женщины – ведьмы, знаются с нечистой силой, порочны, лишены духовной красоты. “О Господи, на свете и так много всякой нечисти, а ты еще и жинок наплодил!” … Если Гоголь не интересовался женщинами, это не значит, что женщины не интересовались Гоголем. Многие дамы, не знакомые с ним лично, но знакомые с его произведениями, желали его видеть. Но писателя трудно было уговорить прийти в гостиную, когда там сидела не знакомая ему дама». (Казакевич А. «От великого до смешного», том 1, Гоголь).